«Что-то я теряю нить, — растерянно подумал Зборовский. — Будь здесь на моем месте Энцилия, она наверняка бы разобралась в этой мудреной философии, но меня — увольте!». И он ломанулся напрямик, без обиняков:
— Так что же, досточтимая Теннеке, возможно все-таки вернуть к жизни моего друга и человека, за судьбу которого я несу личную ответственность перед Его Высочеством?
— Да, возможно, — женщина резко встряхнула головой, и ее взор обрел прежнюю ясность. — Только имейте в виду: пробудить вашего Юрая, а точнее, заново напитать его энергией волшебства, хотя бы и непроявленной — это не по моей части: здесь нужен именно маг, причем высочайшей квалификации. Хотя сделать бы это мог, наверное, мой сват, у которого я сейчас гощу. Но сначала судьба преподобного Юрая должна быть решена и приговорена… Судя по выражению вашего лица, господин Зборовский, вы меня не вполне понимаете. Но, впрочем, это и неважно. — Фру Теннеке весело и задорно рассмеялась, и в ней проглянула прежняя Танька, разбитная и беззаботная деваха-охотница.
— Просящий неизбежно дает, барон. Это — закон мироздания. Чем вы готовы заплатить за спасение вашего компаньона?
— Пол-жизни отдам! — твердо сказал Влад. — А если о презренном металле, так Великий Князь, я думаю, не пожалеет и многих сотен в золотой монете, надо только для посольства добраться.
— О нет, прошу вас, барон, не беспокойтесь. Столь крупных жертв не потребуется ни от вас, ни от вашего сюзерена. Преподобный Юрай пал на поле брани с мечом в руке, защищая друга… Он вполне достоен возвращения в этот мир, так что плата будет почти символической. Вы всего лишь выполните три моих желания. Согласны? — и женщина снова звонко расхохоталась, бросая на Зборовского лукавый взгляд.
Смех над телом умирающего Юрая мог бы показаться кощунством. Но Теннеке, судя по всему, была не из тех, кто бросает слово на ветер. И барон с азартом заядлого картёжника решился сделать ставку на открывшуюся перед ним бубновую даму.
— Согласен!
— Ну так быть посему! — Дама сорвала с плеча лук и отточенным движением пустила стрелу отвесно вверх, в предвечернее небо. — Поберегите глаза, милорд!
Увы, предостережение запоздало. Завороженно следивший за полетом стрелы Зборовский уже не смог отвести взгляд, и когда, долетев до высшей точки, она вспыхнула и разорвалась на тысячи искр, опадая на поляну зеленовато-голубым сиянием — барон просто ослеп на какую-то долгую минуту. А придя в себя, застыл в остолбенении. Ибо его глазам предстала не лиса, не девица-оборотень и даже не светская дама — но Высшая Сущность из тех, которые увидеть при жизни доводится лишь единицам из смертных, а уж остаться после этого в живых — и того меньше. Да, создание все ещё было по виду женщиной: дородной, крепко сбитой, с мощными ногами и руками, с объемистыми шарами грудей, распирающими кольчугу… Но рост ее превосходил теперь нормального человека раза в полтора, голову венчал венок из дубовых листьев, а над плечами распростерлись широкие крылья. И когда ее мощная длань взметнула к небу огромный тяжелый меч, нужное слово наконец выскочило из глубин памяти Збровского: «Валькирия!» А громовой голос крылатой воительницы, казалось, уже раскалывал надвое и землю, и небеса:
— Я, Танненхильд Олбеорнсдоттир, дарованной мне богами властью принимаю в себя судьбу доблестного мужа Юрая и приговариваю его к продолжению земного пути, понеже не исполнено предуготованное ему божественным промыслом предназначение!
Сверкнула молния, и после громового раската на поляну хлынул бушующий ливень. Дождь был бесконечен и всеобъемлющ, он хлестал по веткам, переполнял русла ручьев и речушек, выгонял полевок и зайцев из затопленных нор, подтапливал лисьи логова и медвежьи берлоги, заливал костры невезучих путников… Дождь, дождь, дождь — повсюду и везде, и не было места в округе, которое осталось бы сухим.
Барону, впрочем, вымокнуть не довелось: и его, и недвижного Юрая подхватили мягкие обволакивающие крылья. Подхватили, укутали в невидимый кокон и понесли над кронами деревьев куда-то вдаль.
14. На последней горизонтали
— Интересно, все-таки: откуда появились в Круге Земель цыгане?
Вопрос был далеко не из самых насущных. Говоря по совести, голову Вачи должны были бы занимать сейчас совсем иные вопросы. Например, где взять денег. И вообще, что ему делать дальше: оставаться в Эгедвереше, чтобы организовать амедонскую знать на выступление против князя Рене и его обнаглевшей энгрской клики — или податься в иные края, где найдется нужда в опытном одаренном маге? Но думать об этом совершенно не хотелось. Думай — не думай, уже сотню раз передумано, но так ничего и не решено. А пока что Вачи лениво потягивал «Мейвенское полусладкое» и слушал цыганский наигрыш — светловолосый мужчина неопределенного возраста, со слегка наивным выражением на округлом лице. Ни дать ни взять — вчерашний школяр, успешно закончивший гимназиум и устроившийся младшим писарем при каком-нибудь баронском дворе. Лишь очень и очень проницательный взгляд мог угадать в облике блондина глубоко сокрытую мудрость, опыт и решительную жестокость. Сосредоточенность. Умение убивать и готовность это делать.
К сожалению, те, кого бы магу хотелось убить в первую очередь, были сейчас далеко и вне пределов его досягаемости. И Вачи вернулся к неторопливым размышлениям о мелком и смуглом народе. Об отношении цыган к волшебству, например, было уже сломано немало копий в Конклаве и защищено множество диссертаций в Университете, но ясности в этом вопросе так и не прибавилось. С одной стороны, синди (так называли себя сами цыгане) были совершенно неспособны к высокой магии, чародейству и плетению заклинаний. С другой же — практически все они от рождения были одарены ясновидением и способностью предсказывать будущее, да и мелкие любовные привороты удавались любой необученной цыганке с самого начала уже настолько, насколько обычной знахарке или колдунье только лишь после полугодового курса подготовки в Хеертоне, не раньше. Так что колода карт была столь же привычна руке синди, как и конские поводья или, скажем, лютня. Что же касается музыки, пения и танцев — этим кочевой народ издревле ублажал всех обитателей Круга Земель, от Вестенланда до Чжэн-Го. Ну а здесь, в Амедонии и особенно в ее столице, вообще редкий кабак обходился без цыганских песен и плясок.
Сам Вачи танцевать любил и умел — это было, пожалуй, единственным светскими развлечением, которое он себе позволял в бытность при дворе князя Ренне: маг почитал сдержанность во всем, сберегая и накапливая силы для чародейства. Но танцевал он исключительно церемонные бальные танцы, в которых всё, что мог позволить себе кавалер — это на мгновение коснуться пальцев затянутой в перчатку руки своей партнерши. И волшебник, уже малость захмелевший, даже позавидовал той непринужденной легкости и беззаботности, с которой отплясывающая сейчас перед ним раскрасневшаяся красотка с черными, как смоль, косами вздымала свои многочисленные юбки, выбивая сапожками дробь по дощатому полу заведения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});